«Возвращение к истокам»

На следующий день, в половине одиннадцатого утра, я стоял перед подъездом трехэтажного дома с облезшей местами краской.

Вход в единственный подъезд украшала медная табличка:

Прокрутив в голове все ассоциации, рожденные табличкой, я не нашел ничего близкого мне, кроме водки «Исток», которую, впрочем, и не пил никогда. Я постоял на крыльце, сплюнул через левое плечо и зашел внутрь.
— Вы к кому? — раздался дребезжащий голос, исходящий, казалось, из ниоткуда.
— Я? Я в организацию... «к истокам»... — повернув голову я заметил в углу столик, за которым сидел вахтер лет семидесяти, похожий на чудом выжившую после переезда велосипедом лягушку.
— Я Дроздиков. На встречу к Вербицкому.
— Обождите, — сказал вахтер и поднял телефонную трубку — Дроздиков пришел. Ага. Проходите налево.

«Молодежное отделение». Судя по вахтеру, у Вербицкого с юмором порядок. Или, может быть, на вахтера просто свет неудачно падал? Повернул налево и оказался перед железной дверью с видеодомофоном. Я позвонил и дернул дверь на себя, услышав зуммер. За дверью оказался лифтовой холл с металлической рамой и четырьмя охранниками. Пройдя через раму, я протянул паспорт одному из них, прошел дополнительную обработку ручным металлоискателем, и после того как старший охранник поговорил по рации, меня пропустили к лифтам.

«А молодежь-то всерьез литературой и наследием интересуется. Не иначе они нашли, наконец, библиотеку Ивана Грозного и сюда привезли», — сопоставил я количество охранников с возможной стоимостью культурных ценностей в области литературы и исторического наследия, убрав калькулятор я продолжал исследовать помещение.
— Вам на четвертый этаж, — сказал мне напоследок охранник.
— Какой четвертый, тут же три всего?
— Снаружи всегда так кажется. А внутри оно не то, что снаружи, — ответил охранник, чем поверг меня в глубокое недоумение.

Выйдя из лифта, я увидел сухощавого мужчину в хорошем костюме, который сразу направился ко мне, протянул руку и представился Алексеевым Александром Петровичем, сказав, что будет меня сопровождать.

Через весь этаж проходил длинный коридор, в который выходили двери пяти или шести кабинетов, что делало пространство похожим на планировку советских школ типовой застройки, только без рекреаций. С одной стороны коридор упирался в холл с лифтами и лестницами, с другой — в стеклянную дверь, за которой сидел еще один охранник. Там, вероятно, располагались офисы старших товарищей.
— Что, Антон Геннадьевич? С чего начнем экскурсию? Может быть, пойдем прямиком по кабинетам, знакомиться?
— А давайте лучше покурим пойдем?
— Я не курю, — сухо ответил он.
— А я курю. Много.
— Как скажете, — пожал плечами Алексеев, глядя на часы. Тем самым он, наверное, пытался продемонстрировать мне, что негоже терять время на ерунду в первый мой рабочий день. Но мне его намеки были сугубо до фонаря, потому что курить-то я как раз и не хотел.

Очевидно, что только очень наивный человек начнет знакомство с новым коллективом с дурацкой церемонии представления. Как правило, она совершенно неинформативна и ничего, кроме траты времени, не преследует. Я четко представил, как Алексеев начнет водить меня за собой по комнатам, словно корову на веревке, ставить в центр кабинета, говорить дежурные слова, а я буду переминаться с ноги на ногу, под оценивающие взгляды будущих подчиненных, чтобы в конце этой клоунады промямлить что-то типа «я уверен, мы хорошо поработаем» или понести оправдательно-вводную ахинею «мы с вами одной крови», «я довольно давно в профессиональных СМИ, как и все вы».

Приходя на руководящие должности в новый коллектив, не стоит тут же бросаться по кабинетам, жать руки всем, до последней уборщицы, пытаться вникнуть в суть обязанностей каждого, меняться визитными карточками, лицемерно улыбаясь и приговаривать извиняющимся тоном «у меня, хи-хи, своих пока нет, хи-хи». Во-первых, имена всех вы по любому не запомните, во-вторых, запомнить вы и не пытаетесь, в-третьих, сразу держите в голове факт того, что большую часть всех тех, кому вы сегодня жали руки, вам придется уволить к чертям. Не исключено, что в один день и наверняка без выходного пособия. Объясняется это тем, что, коль скоро вас пригласили возглавить направление за хорошие бабки, значит, ваш предшественник справлялся плохо. Может быть, даже все развалил. Асотрудничков его, тех еще баранов, вам придется сменить своей командой. Потому что гораздо легче прийти на царство со своими стрельцами, привыкшими к вашей манере руководить, нежели переучивать прежних.

Посему, если вы хотите узнать, чем дышит контора, — посетите сначала курилку, потом туалет. Там вы узнаете, насколько болтливы секретарши, ленивы водители, завистливы коллеги,тупы подчиненные и прочая, и прочая. Заодно возьмете на карандаш всех теневых лидеров коллектива, заботливых мамаш, «сынов полка», агнцев на заклание и милых телок, готовых отдаться вам «за помощь», в случае их тотальной неудачи в новом проекте.

В курилке стояли трое. Двое увлеченных диалогом пятидесятилетних мужиков, в костюмах одинаковой серой расцветки и рубашках с замусоленными воротниками. Один из них — худой, со всклокоченными «а-ля Венидиктов» волосами, дополнял свой гардероб галстуком в серо-красную диагональ и парой значков неведомых мне организаций. Второй, напротив, был весьма тучный человек в очках, с короткой стрижкой и аккуратно подстриженной бородой. Этот носил свитер под пиджаком и держал под мышкой журнал. Кажется, «Профиль». Третьей в их компании была тетка без возраста, в черном деловом костюме, которая курила через мундштук отвратительно воняющую сигарету и смотрела на собеседников через толстые стекла очков, изредка вставляя свои замечания.

Когда мы с Алексеевым вошли, компания затихла и принялась нас рассматривать. Но, ввиду того, что Алексеев бывал тут редко, а меня они и вовсе не знали, граждане курящие решили, что наши уши не могут представлять для них угрозу и продолжили свой спич.
— Толя, я уверяю тебя, — с жаром говорил мужик с журналом, — время пассивного непротивления прошло. Нужно действие! Мы и так уже довольно погрязли в междоусобице, где каждый отстаивает собственный дискурс! Пора понять, что нас спасет только объединение! Свои права нужно отстаивать не в кабинетах и коридорах, а на улицах!

«Ты что ли, старый козел, на улицу пойдешь? Или ты как всегда отмажешься в стиле «я знаю тех, кто знает тех, кто пойдет»? Говорящий в данный момент был знаком мне по мелькающим кадрам с митингов «гражданской оппозиции». Второй очень сильно смахивал на интернет-лидера новых славянофилов, патриотов или как они еще себя сами называли. Мне показалось, что я даже знал его фамилию, похожую на фамилию старого не то баснописца, не то критика.
— Чтобы объединится, нужна общая идеология, которую бы все разделяли.
— Она есть, Толя! Мы просто забыли о наследии Синявского, Даниэля. Вполне себе универсальная идеология! Они боролись с режимом на улицах!

«Ты еще Елену Боннер помянм. Тоже мне, диссидент кухонный», — подумал я.
— А здоровья у васхватит, мужчины? Для улицы? — заметила тетка.

«Умная баба. Зрит в корень, надо бы познакомиться поближе».
— А что здесь с удобствами? — в полголоса спросил я Алексеева
— В части?
— В части столовой, парковки. Ну, эти, знаете, условия для комфортного ведения бизнеса. Чай, кофе, там.
— Я, честно говоря, тут редкий гость. Узнаю.

В этот момент в курилку залетел козлобородый юноша небольшого роста, с приросшей к уху трубой мобильного:
— Во сколько повесили плакаты? Что? Ночью? А как? Прямо напротив приемной? И что, говоришь, не сняли до сих пор? Да? Я тебе говорил, Паша, они боятся. Не знают, как реагировать. Консультируются. А прессы сколько? Молодцы. Могу тебя поздравить, мы победили! Все, отбой, перезвоню.

Он повесил трубу и обратился к мужикам:
— Вы представляете, мы вчера ночью вывесили плакаты напротив приемной МЧС «Хватит расчищать мнимые завалы! Расчистите Россию от них!» и фотографии Путина, Грызлова, Шойгу. И они не сняли до сих пор! Там три корреспондента у нас, один австралиец. Боятся!
— Вот тебе, Толя, пример! — включился в беседу «всклокоченный». — Выход на улицу! Молодцы ребята. И эти не знают, что делать! Испуг!

«Просто обоссались эмчеэсники, что тут говорить. Сейчас баррикадировать двери начнут и жечь документы. А сами «борцы», наверное, повесили плакаты где-то за углом и хихикают, как мыши за плинтусом. Да, судя по всему, работа тут шла нешуточная. Интересно прикинуть, скольких тут гнать нужно? Или может проще завтра новый офис открыть?»

Докурив, я двинулся вслед за Алексеевым по коридору. По нему уже перемещались люди-старперы, аналогичные курившим, выглядевшие так, будто только что вернулись из НИИ, образца 1982 года, молодняк с плеерами в ушах, наверняка выгнанный из института, и девушки с большими сумками через плечо, которые непонятно что тут делают: то ли новую Россию строят, то ли просто ебаться хотят. «Интернет», «Отдел Культуры», «Отдел Радиовещания», «Креативное Бюро», «Колокол» — читал я мимоходом таблички на дверях. Такое впечатление, что я реально находился в школе, в которой учатся одновременно инженеры 80-х годов, бездельники блоггеры и томные переспевшие красавицы времен моего университетского прошлого. Такая школа — интернат для одаренных учеников, страдающих запорами. Мы прошли все кабинеты и остановились перед стеклянной дверью. «К завучу идем... а то и к директору», — усмехнулся я про себя.

За стеклянной дверью находилась квадратная комната со столом, уставленным телефонными аппаратами, факсом и компьютером. На месте секретаря сидела блондинка лет сорока, просматривающая журналы и одновременно разговаривающая с охранником. Когда мы вошли, она улыбнулась Алексееву, сказав: «Здравствуйте, Александр Петрович, как у вас дела», меня же одарила сухим «добрый день», предварительно оглядев сверху вниз. «Вот же сука», — подумал я про себя, говоря «здравствуйте» и улыбаясь еще шире, чем она.
— Вас уже ждут, — сказала она, распахивая дверь кабинета.

Рядом со столом начальника стоял Вербицкий, одетый в вельветовые штаны горчичного цвета и коричневый свитер, вероятно, для того, чтобы всем своим видом показать неформальный стиль общения настоящих творческих людей, в пику государственному официозу. За вторым столом, предназначенным для совещаний, сидели четверо человек, одетых тем не менее в строгие деловые костюмы. Совместив их костюмы с вельветовыми штанами Вербицкого я понял, что эта мнимая неформалка скорее всего является ширмой для общеизвестного делового подхода «мягко стелят, больше болит».
— Прошу любить и жаловать — Антон Геннадьевич Дроздиков, — добродушно представил меня Вербицкий, одновременно кивнув Алексееву, чтобы тот уходил.
— Антон, я решил провести сегодняшнее совещание в твоем кабинете, хотя обычно провожу их у себя в фонде. Я полагаю, здесь будет проще всем познакомиться.
— «Ух, ты, какой подход, я просто расплачусь от такого респекта моей скромной персоне». Спасибо, Аркадий Яковлевич, мне даже несколько неловко.
— Ну ладно, ладно. Без излишних реверансов сразук делу. Итак. Господа, Антон будет заниматься координированием работы наших отделов. А то мы с вами давно говорим, что каждое направление у нас сильное в отдельности, а вот взаимодействие согласно общей линии нас частенько подводит. Я уверен, вы знакомы с деятельностью Антона и его пиар-агентства «Че Медиа», посему представлять его не нужно.

Все дружно закивали головами.
— Знакомься, Антон. Павел Берестов отвечает за работу с печатными изданиями и правозащитными организациями. Геннадий Орлов — за Интернет и молодежные социальные сети. Евгений Сазонов за нимается радио. И, наконец, Вадим Даев, работающий с телеканалами, который будет заместителем Антона.

Гена был знаком мне еще по компромат-войнам в Интернете. Я всегда догадывался о том, что основной источник его доходов не «сливы» информации, но сейчас я понял, что он умнее и серьезнее, чем я думал. Берестова я частенько видел на журналистских тусах, а Сазонова всегда считал дурачком, диссидентствующим в собственной радиопередаче на «Эхо Москвы». Да, много же я пропустил за годы после работы в ФЭПе. А ситуация изменилась, и люди научились фуфлить тоньше, практически ничем не выдавая своего истинного места работы и источника доходов. Я поочередно пожал всем руки и сел на самое дальнее от Вербицкого место.
— К сожалению, реалии сегодняшнего дня таковы, что за тринадцать месяцев до начала Президентских выборов демократические силы вынуждены работать в условиях информационной блокады и фактической монополии со стороны государства. Почти все крупные СМИ — телевидение, газеты, радио — находятся под контролем режима. Я полагаю, что смысла повторяться нет, вы сами все это и так знаете. С чем сталкивается ежедневно среднестатистический представитель аудитории? Каждый день ему показывают картинку времен 1980-го года. Тактика официальных СМИ проста — замалчивание фактов, ложные выводы о событиях с помощью комментариев своих аналитиков, тотальная пропаганда, манипуляция телекартинкой, вранье и подмена понятий. Каждый день электорат погружен в атмосферу «информационного шума», общая тональность которого— «у нас все отлично». Антон, работавший «там», все это хорошо знает. Что же остается нам?

«Действительно, что же остается нам? Раз все традиционные механизмы работы с аудиторией уже задействованы, не иначе как нам придется оперировать одной только правдой», — ухмыляюсь я про себя.
— Нам остается тактика точечных ударов, молниеносная реакция и оперативное информирование аудитории об истинном положении вещей.
«Министерство Правды, не иначе».
— Наши средства медийного покрытия по сравнению с государственной машиной ничтожны малы. Я не хочу быть пафосным, но хочу напомнить о Давиде, который победил исполина Голиафа.
«О, еврейская тема пошла».
— Наша традиционная проблема...
«В воровстве, распиздяйстве и лени».
— Наша традиционная проблема — это масса талантливых, я бы даже сказал, гениальных людей, у которых не получается работать в команде.
«Да, да. А вы друзья, как не садитесь...»
— Я согласен, это особенность всех творческих людей и главное отличие их от солдафонов. Но тем не менее наступил тот самый пороговый момент, когда всем нам предстоит работать одной командой. По-настоящему. Начну с того, что на прошлой неделе, на встрече в Лондоне...
«В «Хакассане» как всегда было вкусно, а шопинг был хорошо только так, как может быть хорош настоящий лондонский шопинг».
— ...всеми основными игроками еще раз была подтверждена готовность вместе работать на единого кандидата от оппозиции на президентских выборах. Таким образом, все имеющиеся у нас инструменты в эти последние месяцы должны будут работать максимально слаженно.

Я все менее внимательно слушал Вербицкого. На этот час меня интересовал только круг моих полномочий, организация подчинения и бюджетная схема. И еще, мне очень не терпелось быстрее познакомиться с моим будущим замом.
— Я не случайно говорю «президентские выборы, а не выборы президента». На нашей встрече мы получили окончательные подтверждения того, что все мы долгое время считали мифом. Да, ребята, это по настоящему плохая новость. Администрацией президента образован так называемый «Комитет Третьего Срока», который будет отвечать за всю работу по подготовке общественного сознания к третьему сроку нашего нынешнего Президента. Это могут стать просто «его» выборы. Такие дела.
— Аркадий Яковлевич,— прервал Вербицкого Паша-правозащитник, как я с ходу окрестил его, — но ведь еще в прошлом месяце мы пришли к выводу, что ими будет разыграна схема «хороший преемник» против «лучшего преемника»? Последние медиасобытия указывают именно на такой сценарий.
— Да, помните «Красавчег» против «Медведа», акцию, которую Админка в Интернет запулила? — поддержал его Гена, мазанув по мне взглядом.

«Да, Гена, как был ты аферистом, так и остался. Я смотрю, ты и молодежные блоггерские приколы решил в бюджеты обратить. Такими темпами ты и почтовых спаммеров к Администрации за уши притянешь».
— Гена, прости, а термин «админка» я правильно расшифровал? (На сленге компьютерщиков «админкой» называется часть сайта, отвечающая за его администрирование, — управление, внесение изменений и проч.)
— Администрация Президента.
— Ага, я так и думал.
— Ребята, все оказалось не так просто. Вы помните, мы все смеялись над тем, что сказал по «Первому» Леонтьев? Что вопрос референдума по изменению конституции может быть рассмотрен, если кто-то из Субъектов Федерации поднимет вопрос о возможности третьего срока?
— Да, но это было месяца три назад, мы на «Эхо» еще обсуждение этого вопроса делали, — сказал Сазонов.
— Жень, все оказалось не так просто. Не так, как нам казалось. Они решили оставить главный удар напоследок. Вчера по главному каналу местного телевидения Татарстана состоялся «круглый стол», на котором обсуждались вопросы «нерационального распределения налогов с нефтяной отрасли». Гости дружно пришли к выводу о том, что все сто процентов налогов следует оставлять республике, а не делиться с федеральным центром. Следовательно, общество начали готовить к тому, что в отсутствии «сильной руки» начнется неминуемый развал России. По полученной нами информации в ближайший месяц готовятся столкновения на национальной и религиозной почве в разных регионах страны, а потом последует обращение одного из Субъектов с предложением внесения поправки о третьем сроке.
— Хитрые вы, менты, с подходцами вашими, — процитировал Гена.
— Аркадий Яковлевич, а есть ли какие либо подтверждения этой информации? — спросил я. Например, кто возглавляет этот Комитет?
— «Комитет Третьего Срока» возглавляет некто Константин Рыков. Этот человек работал на прошлых выборах в Думу на Первом канале, у Эрнста. Непосредственно подчинялся Марату Гельману. После совещания я раздам вам копии «темника», который нам удалось получить. Он касается основных направлений деятельности и ответственных лиц в «Комитете Третьего Срока», а также сценарий месячной медиаактивности. Ты, как человек встречавшийся с документами Администрации, стиль узнаешь сразу.
— Безусловно, — кивнул я, который видел настоящий «темник» пару раз в прошлой жизни.
— Таким образом, нам с вами предстоит образовать силу, которая будет противостоять «комитету». Да, ребята, мы становимся настоящим МЧИС. Министерством по Чрезвычайным информационным Ситуациям.
«Я и говорю, Министерство Правды».
— Что у нас есть? Во-первых...
«Бабки».
— ...телеканал федерального уровня.
«Во черт, не угадал».
— Во-вторых, сильная, работающая на интеллектуальную элиту, радиостанция. В-третьих, Интернет и тактические медиа, которые в современном мире играют такую же, а зачастую даже большую роль в оперативном информировании аудитории и формировании альтернативной новостной сети. Вспомните, какую роль сыграли они во время украинских событий! Услышав эти слова, Гена чуть расправил плечи.
— В-четвертых, сильная гражданская оппозиция, особенно в столицах, творческие круги, которые уже воют от цензуры, и радикально настроенная молодежь. Это — наша будущая сила и наши нынешние избиратели, которые устали от ежедневного промыва мозгов. И последнее. Самое важное, что у нас есть, это...
«Вот теперь о бабках. Ну, Яковлевич, давай. Три-четыре — финансирование!»
— ...это идея. Все мы здесь настоящие профессионалы, которые работают не во имя карьеры, статуса или имени, но во имя идеи, которая всех нас и объединила.
«Э, э, постой, чувак, я все понимаю, но что-то тебя понесло, я вообще не совсем готов».
— Мы хотим жить в другой России. Изменить ее — наша задача. Простите, я сегодня немного перегибаю, но после Лондона я хочу, чтобы вы все поняли — у нас есть реальный шанс все изменить, и не воспользоваться им — преступление.

Вербицкий отпил кофе. Сделал паузу и посмотрел в окно. Все сидели с каменными лицами, даже не ерзая на стульях. «Я не узнаю вас, чуваки, вы такие же, как я, или я что-то сильно пропустил за это время?» Признаться, в душу стали закрадываться сомнения о целесообразности моего присутствия здесь.
— Теперь об основном. Я хочу, чтобы главной целью нашей работы были не просто контрреагирования в СМИ. Мне не нужны вчерашние методы митингов и «круглых столов» на радио, не нужны простые осуждающие или альтернативные комментарии по телевидению, не нужны пространные статьи в газетах. Я хочу нового подхода. Я хочу фантазии и смелых решений.

Вербицкий снова замолчал, затем круто развернулся в кресле и уставился на меня.
— И вот за этим я пригласил Антона. Я хочу не просто координации, но выработки, как теперь говорят, «креатива». Я хочу свежих идей и точечных, но эффективных ударов по информационной среде. До сегодняшнего дня мы были эффектны. Теперь нам нужно быть эффективными. Антон, в течение месяца твоя задача создать новую команду креативщиков, готовых рождать идеи в режиме нон-стоп. У нас мало времени. Практически нет. Твой предшественник, Игорь Муратов, был неплохим специалистом, но старого формата. Как видишь, твои коллеги практически ровесники. Ребята, я очень хочу, чтобы у нас все получилось. Другого шанса изменить что-то в стране, боюсь, не будет.
«Я, Аркаша, с удовольствием бы поверил в то, какой ты весь из себя идейный. Только вот что-то мне мешает. То ли наличие такого количества охраны, то ли частые поездки в Лондон. Не знаешь, что именно?»
— Теперь о финансировании...

В этот момент мне показалось, что кабинет, подобно гигантскому организму, сжавшемуся до прошедшей секунды в комок, наконец, расслабился и выдохнул. Узнаю вас, пацаны! А я уж было боялся. Да, мудаки вы все, конечно, бываете изрядные, но иногда вы делаете то, что возвращает вам ваше доброе имя.

Вербицкий какое-то время рассказывал о том, каким образом теперь следует планировать бюджеты, каковы предельные сметы расходов и что он лично теперь будет осуществлять финансирование. После прочтение комитетского «темника» и пары технических вопросов все вышли, оставив нас с Вербицким наедине.
— Ты знаешь, Антон, а ты молодец. Хорошо держался. Пару раз дал понять, что в теме. Я почему-то, как первый раз о твоих делах прочитал, так подумал, что когда-нибудь мы будем работать вместе. Я верю в то, что у нас все получится. У тебя получится. Потому что ты теперь здесь мозг.
— Аркадий Яковлевич, я вижу ребята хорошие, их только чуть направить нужно. Я вас уверяю, в течение месяца уже будут первые результаты. У меня вопросы есть технические.
— Давай.
— Мне нужен автомобиль с водителем и некоторый бюджет на формирование новой команды. Еще я хотел бы привести с собой часть моей старой команды.
— С машиной вопросов нет, с бюджетом тоже. Команда твоя старая большая?
— Да нет, человек пять.
— Годится. Что еще? По охране и режиму Алексеев введет тебя в курс дела. Твои личные условия обсудим завтра. Еще есть нюансы?
— Да, в общем, нет. Работать хочется, тут не до частностей.
— Отлично. Если что — на этот мобильный, — он протянул бумажку с номером. — Я поехал. Будем на связи.
— Спасибо и до встречи, — протянул я руку.
— Увидимся. Антон, у тебя все получится, — Вербицкий сжал мою руку чуть сильнее и вышел из кабинета.

Я сел в свое новое кресло, закурил, не найдя пепельницы, оторвал от пачки сигарет крышку и начал разглядывать кабинет. Взгляд мой уперся в бар, я подошел, открыл его дверцу, убедился в том, что он пуст, и вернулся к столу. В дверь постучали.
— Да.
— Здравствуйте. Можно? Я представиться. Меня зовут Алла,— в кабинет зашла та самая телка с ресепшн, с глубоким трауром в глазах. У некоторых секретарш есть такая тактика — скорбь об ушедшем боссе, невзирая на то, что он с собой не позвал. Видимо, они думают, что таким образом сразу добьются расположения нового начальника, который, как и все, любит преданность. Это был не мой случай. Хотя ее главная ошибка была не в этом, а в том, что настоящее искусство ассистента — с порога угадывать статус входящих. Или будущий статус.
— Очень приятно. Алла, можно кофе? Черный, два сахара. Не растворимый.
— А... еще что-нибудь?
— Пепельницу принесите. Даже две.
— Пепельницы? А у нас их нет. Игорь Эдуардович не курил, — слегка укоризненно заметила она.
— Нет, так купите. И позовите кого-то, чтобы дверцу бара подкрутил, она скрипит.
— А... а просто Игорь Эдуардович не пользовался им никогда, он все больше чай любил. Зеленый.

Последняя реплика этой дуры просто взбесила меня.
— Чай? А еще что он любил?
— Еще? Ну...
— Ну, например, чтобы вы соски солью посыпали? Не просил, нет?
— Что? — зарделась секретарша. — Что посыпала?
— Соски, — я дотронулся двумя руками до своей гру ди, — солью, простой пищевой солью, знаете? Говорят, некоторые боссы с пивом очень уважают. Так просил или нет?

Она выскочила за дверь. Какое-то время я слышал удаляющийся стук ее каблуков. Затем все стихло. Я набрал на мобильном номер и после паузы сказал в трубку:
— Аркадий Яковлевич, простите, что отвлекаю. Я еще секретаршу свою сменю, вы не против?

Первые шаги

Подходит козлобородый юноша Яша, который работает с молодежью и студентами. Он хлюпает носом и неловко пытается засунуть мобильник во внутренний карман куртки.
— Так, Яша, мы начинаем. Сколько у тебя народа?
— Человек семьдесят, Антон Геннадьевич.
— Ты же двести минимум обещал? Во всяком случае, в бюджетном отчете указал столько. И где они?
— Так холодно же...
— Холодно? Ладно, после разберемся. Раздавай реквизит, группируй их и начинайте двигаться на камеры из-за угла института. Мне к кому потом подходить?
— В первом ряду достаточно крупный парень и с ним девушка. У них одних большие желтые значки с перечеркнутой надписью «Цензура».
— Ясно. Все, погнали.

Я подхожу к прессе, здороваюсь со всеми, обсуждаю сценарий съемки, выясняю, куда мне встать, и вместе со всеми начинаю смотреть демонстрацию. Из-за здания РГГУ хаотично выходит группа молодежи, держащая в руках плакаты и транспаранты с лозунгами «Путин — верни нам прямую речь!», «Мы не хотим молчать!», «Цензуру обратно в Кремль!», «Скажи это вслух! Скажи это первым!». У многих рты залеплены пластырями с надписью «цензура». Камеры достаточно лениво снимают все это дело, затем переключаются на импровизированную трибуну, где стоит Яша, пара молодых девчонок и Толя, один из наших старперов из отдела правозащиты «Колокол». Колонна подходит к трибуне и останавливается.

Яша берет микрофон и начинает вещать про то, как это здорово, что все мы здесь, несмотря на, из солидарности с, и просто, потому что мы хотим жить свободно. Он говорит довольно долго и не зажигательно. Затем слово берет Толя, который нудит свое традиционное про эстафету поколений, время семидесятников и прочую херь. В общем, я их не слушаю, потому что ничего все их послания ни чуть не изменились с того времени, когда я работал по другую сторону баррикад. Я курю и смотрю на время. Два часа дня. Вместе с ожиданиями и подготовкой наш митинг продолжается уже второй час. Демонстранты, стоящие в задних рядах, нервно переступают с ноги на ногу и посматривают на время. Кто-то украдкой зевает. Я думаю о том, что если вот такими чахлыми собраниями мы будем и дальше вершить медиа-революцию, то всех нас уволят еще до выборов.

Наконец, слово берет последняя из девушек. Она говорит цветастыми фразами, при этом несколько комично жестикулируя. Временами срывается на крик, но, в целом, выглядит, пожалуй, лучше всех. По крайней мере ей легче верить.
— И я рада, что мы, молодые, первыми говорим о свободе слова здесь и сейчас! Не дожидаясь, пока нас пригласят на телевидение или о нас напишут газеты. Скажи, что ты думаешь! Скажи это вслух! Скажи это первым!

Она заканчивает свое выступление, и собравшиеся начинают дружно скандировать:
— Первый нах! Первый нах! Первый нах!

По этому сигналу я подхожу в первые ряды и становлюсь между девушкой и парнем с желтыми значками. К нам тут же подходят представители СМИ:
— Антон, Мария Лапшина, радио «Свобода», скажите, почему вы не на трибуне, а тут внизу?
— Вы знаете, я не умею говорить речи, да и не хочу. У нас есть, кому сказать! Там на трибуне молодые надежды России, новые лидеры демократической молодежи. Они должны говорить. А я сторонник живого человеческого контакта, я хочу быть рядом с трибуной, вместе с ребятами, — я обнимаю обоих за плечи и улыбаюсь. Девушка со «Свободы» протягивает микрофон стоящему рядом со мной парню:
— Молодой человек, вы из какого института?

Парень мнется и смотрит на меня.
— Денис, молодой историк, учится в МГУ, — отвечаю я за него. Парень кивает и, наконец, улыбается.
— Антон, да вы тут всех знаете.
— Я просто люблю общаться с людьми. На улицах, а не в стенах кабинетов, — скромно отвечаю я.
— Скажите, Денис, когда состоятся новые молодежные митинги в защиту свободы слова?
— Ну... скоро... мы опять будем митинговать.
— Вы надеетесь чего-то добиться с помощью этих вступлений?
— Мы... мы надеемся. Конечно.

Корреспондентка переключается на девушку, стоящую рядом со мной, потом задает вопросы еще кому-то. В этот момент парень спрашивает меня вполголоса:
— Долго еще стоять-то? Нам обещали, что в два часа отпустят.
— Стой пока. Видишь, пресса работает.
— А нам за переработки не платят.
— Заплатят.
— А я, может, замерз уже. Я ща возьму, бля, и домой пойду, сегодня футбол, кстати, — не унимается он.
— А я ща возьму, бля, и по ебальничку тебе дам, а потом деньги заплаченные отберу, вот и согреешься. Как тебе такой расклад?
— А чо сразу деньги-то? — чуть повышает голос парень.
— Тихо. Улыбайся, кретин, — шепчу я ему, — нас снимает телевидение. К нам подходят журналисты с камерой:
— Антон, как вы считаете, будут ли в будущем изменения в политике государства по отношению к СМИ?
— В том будущем, которое нам навязывают, конечно, нет. Если нынешнему режиму удастся остаться у власти на третий срок, нас ждут худшие времена.
— Антон, вы надеетесь на то, что молодежь сможет изменить ситуацию? Будут ли наши дети жить в новой России?
— Я не просто надеюсь. Я в этом уверен. Потому что с такими ребятами, — я хлопаю по плечу быковавшего парня, — с такими ребятами и девчонками нас ждет удивительное будущее. Потрясающее будущее. Мы просто обязаны им помочь в этом.
— Это был Антон Дроздиков, политолог, правозащитник и представитель...
— ...тактических медиа, — заканчиваю я.
— ...тактических медиа, — заканчивает журналист.

Нас еще минут десять поснимали, затем камеры свернулись и уехали. Тут же вслед за ними разошлись демонстранты. Только какие-то интернетчики продолжали задавать вопросы Яше. После того как разошлись и они, я подошел к Яше, взял его под руку и спросил:
— Ты менее колхозный контингент можешь в следующий раз привести?
— А чем этот-то...
— А тем, бля. У тебя в первом ряду баран двух слов сказать не мог, да еще и быковал на меня, сопляк.
— Антон Геннадьевич, издержки бывают, сами понимаете. Не все же тут идейные. Просто...
— Просто оплачивать лучше надо, а не «до часа уплочено». Тогда и народа больше придет. Такую картинку стыдно показывать. Ты на основе каких фотографий собираешься статьи писать? Фото с пятью дебилами?
— Так можно в фотошоле подрисовать, если для Интернета.
— Я тебе зарплату в другой раз в фотошопе подрисую, понял?

В этот момент к нам подъезжает «Мерседес» Вадима, и я, не выслушав Яшиного ответа, сажусь в машину и показываю Вадиму, что нужно ехать. На площади перед трибуной остались лежать два плаката, пустая бутылка и несколько пачек сигарет. Вот такие результаты.

Вадим рассказывает про митинг, который должен состояться сегодня на Пушкинской площади:
— Антон, мы идем по графику. После молодежи выступят интеллигенция, журналисты и правозащитники в четыре часа дня. А вечером там же соберутся молодые представители бизнеса. Ты приедешь в четыре?
— Нет.
— А на «митинг менеджеров»?
— К мэ-э-э-энеджерам? Зачем? Помэ-э-экать?
— Антон, что-то случилось?
— Вадим, я только что выступал перед камерами, имея за спиной десяток уродов призывного возраста. Я больше не готов ходить на такие мероприятия. Подумай о том, какую картинку мы создаем.
— Антон, ты же сам говорил, главное — информационный повод.
— Так он должен быть поводом, а не парадом горстки проплаченных уродов. Я тебе так скажу — нам нужно что-то менять в этих митингах. Либо вообще отказываться. Организация ниже критики.
— Яша?
— Не только. Посмотрим, что будет на «Пушке». Все не то, понимаешь. Это уже никому не интересно. Это уже не работает.
— Антон, но ты же понимаешь, есть довольно стандартный набор инструментов и способов привлечения внимания аудитории. И мы их используем. Вопрос в том, что, имея довольно ограниченное количество каналов распространения информации, трудно достичь большого эффекта вовлечения целевой аудитории.
— Вадим, это ты мне, так сказать, доносишь мнение трудящихся? Это то, что сегодня мне будут рассказывать на собрании главы департаментов? Ты меня готовишь, что ли?
— Нет... но я просто излагаю свое видение проблемы. Просто мы боремся с соперником, в руках у которого все средства коммуникаций. Нам остаются очень узкие каналы, которые просто не в силах зацепить большую аудиторию. Это как на рынке дистрибьюции товаров. Есть большие бренды, с большими бюджетами и тотальным информационным покрытием рынка. Они практически не оставляют места для маленьких конкурентов. Выжимают их. Поэтому бороться с монстрами всегда сложно.
— Да? И как же тогда получается, что в любой индустрии, наряду с большими брендами всегда существуют маленькие, но очень агрессивные компании? Тебе не приходило в голову, как в некоторых отраслях экономики семейные предприятия бьют мультинационалов и становятся лидерами? Может быть, дело не в размере, а в способе борьбы за рынок? Может быть, дело в том, что нужно быть умнее, креативнее, наконец? Может быть, банально, стоит голову включать вместо схем, а?
— Я с тобой согласен, но...
— Что, но?
— Ой... Поворот проскочил. Все из-за мудилы на «девятке». Едет как на осле. Теперь придется разворачиваться на Садовом.

Я выразительно посмотрел на Вадима, который так лихо сменил тему и включил радио. По «Эхо Москвы» шли новости. Дикторша, голосом, которым обычно читают некрологи, рассказывала о том, что еще плохого произошло сегодня в мире.

«— В Саудовской Аравии 5 женщин, устав от мужского господства и собственного бессилия, сменили пол.
— В Куалу-Лумпур с самого высокого небоскреба одновременно десять человек совершили прыжок с парашютом.
— Глава «Роскультуры» Михаил Швыдкой считает ошибочной отмену отсрочек от призыва в армию для особо одаренных юношей.
— Расследование по факту избиения известной правозащитницы Марины Горчаковой пока не дало никаких результатов, — сообщил в интервью нашей радиостанции адвокат потерпевшей. — Сама Горчакова находится в больнице.
— Сегодня, в четыре часа дня, на Пушкинской площади состоится митинг гражданской оппозиции в защиту свободы слова. Собравшиеся потребуют от официальных органов подробного освещения «дела Горчаковой».
— В России сбываются самые пессимистичные прогнозы относительно распространения птичьего гриппапо территории страны.
— Президент Грузии Михаил Саакашвили призвал свое правительство срочно найти альтернативные рынки сбыта вина.
— По данным независимых аналитиков рейтинг президента Путина в феврале упал еще на десять процентов. Таким образом, за все время нахождения Путина на президентском посту его рейтинг достиг рекордно низкой оценки.
— В Липецке неизвестные осквернили фашистской символикой строящийся еврейский Общинный центр.
— Акции и лозунги скинхедов вызывают возмущение большинства опрошенных радиостанцией «Эхо Москвы».
— По оценкам экспертов, летом этого года Россию ждет новый финансовый кризис, гораздо более тяжелый, нежели кризис лета 1998 года.
— Сотни населенных пунктов Сибири и Дальнего Востока, возможно, останутся без телевидения и радио еще полтора года.
— Подавляющее большинство россиян не поддерживают возможность третьего срока для президента Путина — таковы результаты опроса, проведенного аналитическим центром Юрия Левады.
— Адвокаты бывшего главы ЮКОСа Михаила Ходорковского подтверждают информацию ряда СМИ о том, что жалоба их подзащитного будет рассмотрена Европейским судом по правам человека в приоритетном порядке.
— Две трети россиян поддерживают сокращение срока службы в армии и отмену некоторых отсрочек — таковы результаты опроса, который провел аналитический центр Юрия Левады.
— В Германии продолжается судебный процесс, связанный со скандалом вокруг правительственных гарантий, выданных на кредит российскому предприятию «Газпром» на строительство газопровода».

Вадим удовлетворенно кивал головой:
— Молодцы ребята. Ты заметил, как она читать научилась? Слушаешь ее и после каждой новости ждешь чего-то еще более ужасного. Такое впечатление, что в конце выпуска она объявит о том, что началась война.
— Сазоновские ребята блоки пишут целиком?
— Когда как. В основном, конечно, они просто основные направления дают, а новости уже подбираются как канва. По-моему неплохо?
— Так себе. Вот она говорит о том, что у Путина опять рейтинг упал, так? Но при этом не понятно, по чьей оценке? До какого процента упал?
— Так это просто нагнетание. Какая разница аудитории, сколько он составляет? Главное, что по радио сказали — рейтинг упал «до рекордно низкого показателя». Люди что, помнят, какой был у него рейтинг в предыдущем месяце?
— Дело не в людях. А в том, что завтра это используют ребята из «комитета Третьего Срока», которые отслеживают медиа. И ответят нам на «Первом», в стиле «оппозиция опять искажает информацию». Они-то точно знают, какой был рейтинг, какой он сейчас и каким он будет. И влепят нам за непрофессионализм в своих эфирах, понимаешь?
— Ты думаешь, что они такой вал информации успевают отследить?
— За двенадцать месяцев до выборов они все успевают, не волнуйся.
— Надо будет сегодня Сазонову сказать, чтобы были точнее в подаче новостей.
— Он давно на радио?
— Лет пять уже. Я его помню еще по своей прежней работе.
— Кстати, все забываю спросить тебя. А где ты работал до того, как пришел к Вербицкому?
— Я? В большом табачном концерне. Отвечал за маркетинг и стратегическое продвижение брендов.
— И как? Серьезные проекты?
— А то! Да у меня бюджет был несколько муликов только на поддержку мероприятий, не говоря уже о прямой рекламе. Мы, конечно, такое творили...
— Круто, а чего ушел?
— Да так, — помрачнел Вадим, — хуйня одна получилась. Я вообще-то давно хотел уходить работать в политический пиар. Сам знаешь, другой размах. А тут еще случилась у меня история с одним приятелем. В общем, ну его в пизду, даже рассказывать не хочу.
— Да ладно, расскажи. Подсидел тебя кто?
— Нет. Короче, был у меня один друг. Тусили мы с ним, по телкам ходили, выпивали вместе. В общем, стандарт. И тут предложили ему два известных в Москве промоутера клуб открыть ночной. Ну, модное место, в общем. Он стал в нем партнером, а меня уговорил поддержать его рекламным бюджетом. Ты в курсе, что большие алкогольные или табачные бренды дают спонсорские бюджеты клубам и ресторанам?
— Ну, естественно.
— Вот. В общем, уговорил меня на то, чтобы моя компания поддержала его проект соткой тысяч долларов. Я согласился. Надо же другу помочь, правда?
— Естественно.
— Вот я и помог. А потом настал момент открытия клуба, а промоутеры эти сбежали со всеми бабками. Клуб, понятно, никто открывать и не хотел. Я у этого приятеля своего и спрашиваю, как типа будем деньги моей компании возвращать? Он бээ-мэээ. В общем, в кусты.
— Обалдеть. И чего? Так все и закончилось?
— У меня в компании началось служебное расследование. Подняли уставные документы этого не открывшегося клуба. Оказалось, что эта сука, который мой приятель, зачем-то вписала меня учредителем.
— А как он это сделал-то?
— Как-как. Паспортные данные он мои знал. Подпись подделал, наверное, делов-то.
— А ты не мог своим начальникам объяснить, что ты тут ни при чем?
— Ну, не смог. Пришлось уволиться. Для них-то выходило так, что я к этой афере прямое отношение имел. Вот и ушел.
— А друг твой чего?
— Пропал. В тусовке больше не появляется. Говорят, видели его в Москве, но я лично видеть не хочу. Для меня он исчез.
— Может быть, появится еще. Такие обычно проявляются через годы.
— Не знаю. Для меня это мираж. Перевернутая страница. Ушел, и все. Но я вообще-то не жалею. Лучше заниматься реальными вещами, чем для америкосов строить замки на песке.
— Это точно. «Мы помогали сами себе, занимаясь реальными вещами, а не иллюзиями».
— Это Рузвельт?
— Нет, это не он... это Геббельс.

До самого офиса мы ехали молча. Интересно, думалось мне, какую часть этой истории Вадим переврал? Или все действительно было так просто? Очень уж не похож он на тех, кто готов по первой просьбе броситься помогать другу. Что-то мне подсказывало, что в этой истории отсутствовало важное звено. Характеризующее Вадима несколько иначе. Время покажет...

В переговорной было душно. Судя по пепельницам, в ожидании моего приезда собравшиеся выкурили пару пачек сигарет. Я поздоровался, сел в свое кресло и начал просматривать почту. Начальники департаментов тихо переговаривались с Вадимом, обсуждая прошедший митинг.

Я собирался начать, когда дверь переговорной открылась и в комнату вошел Гена Орлов, отвечающий за организацию сегодняшних митингов:
— Извините. Я застрял на Тверской. Проверял готовность к сегодняшней вечерней акции. Вы еще не начали?
— Начинаем. Садись, Гена. Я, собственно, коротко, чтобы не тратить ни свое, ни ваше время. Работаем мы вместе почти два месяца, и мне хотелось бы подвести некоторые итоги нашей работы. Очень бы хотелось... но их нет... понимаете? — я сделал выразительную паузу и обвел собравшихся взглядом, предлагая диалог.
— Я бы не сказал, что их нет, — первым, как опоздавший, включается Гена, — мы с Пашей за два месяца организовали пару десятков выступлений молодежи, правозащитников и митингов гражданской оппозиции.
— Чего вы там организовали? Вы сами-то на эти митинги ходите? Я вот сходил несколько раз, в том числе сегодня. И знаете, что мне пришло в голову? Гена и Паша поднимают на меня глаза.
— Мне пришла в голову идея о том, что вы вместе работаете на пиво.
— То есть как? — спрашивает Гена.
— Атак. Бабки, которые вы массовке платите, вполне хороши, чтобы она пиво пила. Отсюда и выхлоп. Пиво больше никого не интересует, врубаетесь? Мы больше денег тратим потом на копирайт и медиапокрытие, чтоб хоть частотой упоминаний скрасить вечные картинки с двумя десятками жмущихся друг к другу мудаков. Особенно хорошо это под дождем смотрится, да, Гена?
— Под дождем?
— Ага. Ты вспомни, каким идиотом тебя выставили «Наши», когда вы проводили митинг на Лубянке и пошел дождь. Как «Наши» твоей демократической молодежи зонты принесли, а? Про твоих стариков-диссидентов, Паша, я вообще говорить не хочу. Им уже прогулы на кладбище ставят, а они пытаются беззубо вещать про «наследие Синявского и Даниэля». Я весь твой «Колокол» с завтрашнего дня на хуй разгоню, понял?
— Антон, но они же не только на митинги ходят. А кто обеспечивает полемику в прессе?
— Паша, давай ты сейчас скромно помолчишь, ладно. Твоих колумнистов никто не читает. Люди, у которых нормальный русский язык напрочь отсутствует. Мы работаем с массами, понимаешь? А массы не врубаютсяв слова типа «дискурс», «компрадорство», «сателлиты режима». Им нужно ясно и просто: тут разборки, тут кровавая гэбня, тут ее союзники, понимаешь? А этот твой главный мудак, Толя из «Колокола», такое впечатление, что пишет для себя и для трех своих друзей, таких же анонимных алкоголиков.
— Антон, я не согласен. Он работает на свою целевую аудиторию — интеллигенцию.
— А мне твоя интеллигенция нахуй не нужна, понял? Она мне на выборах и двух процентов не даст, поэтому работать нужно на обычных людей. А вместо этого твой Толя пишет мне подстрочник «я бы рекомендовал в ва шем выступлении заменить «разношерстный полит-сброд» на «неряшливую политическую палитру». Под строчник, блядь. Помнишь, в детстве были фильмы с субтитрами? Там в конце всегда было написано — редактор субтитров Э. Ээро. Это не он, случайно? Ему, наверное, кажется, как он охуительно тонко скаламбурил «политическая палитра».
— У него просто литературное образование.
— Да? Правда? Ну, тогда пусть пиздует в Интернет и каламбурит там с обсосами всякими в стиле «Слон но сов». У нас тут не сайт «проза.ру». Литераторы, еб твою мать! Мы с твоими литераторами все газеты проиграли.
— У нас была хорошая аналитика экономического состояния страны в «Коммерсанте». Помнишь, «Скоро август...»? — пытается оправдаться Паша.
— И что? Если бы ты под это дело реальный кризис создал, а так твоя статья мертвому припарок. За два месяца мы не создали ни одного события. Посмотрите, как работает «комитет» — у них что не событие, то мегахит. Поймают трех молдован — борьба с нелегальной эмиграцией, построят три квартиры для военных — армия получила жилищную программу, в теннис бабы выиграли — вот так развивается национальный проект «Спорт».
— Мы, кстати, в Сети нацпроект «Спорт» хорошо отстебали,— вступается Гена,— когда прошла тема на «Эхо», что в качестве сувенирной продукции этого нацпроекта изготовляются зажигалки и пепельницы, под огромные бюджеты. Помните, в Сети флеш-моб, где логотипом был Путин, прикуривающий от Олимпийского факела?
— Да, на «Эхо» же был тогда скандальный живой эфир, — наконец очередь говорить дошла и до Жени Сазонова, — помните?
— Ага, помним. Вечно помним, как покойников. И скорбим, кстати, тоже. Ты мне про эту передачу лучше не вспоминай. Собралась вся демшиза, пол передачи вспоминали Попова с Гайдаром, кто из них чего предрекал, и куда мы теперь другим путем идем. «А помните, Егор в 1994 это предвидел! Вы же с ним дружили, да, Евгений? Ну, не так чтобы близко, но...» И в конце передачи начали говорить о кризисе нацпроектов. Когда половина аудитории уже переключилась, потому что слушать их посиделки никому не интересно. Пусть на кладбище идут и вспоминают, кто, блядь, с кем дружил, а кто просто на поминки пришел.
— Антон, ты говоришь про работу «комитетовцев», но мы не можем сравнивать. У них любой пшик — событие. Когда такая лупа, как телевизор, есть — можно масштабировать все, что угодно, — вступается за своих непосредственных подчиненных Вадим, — радио и Интернет — единственные наши СМИ, которые еще создают информационное поле. Кстати, ты заметил, что тебя теперь именуют известным политологом и правозащитником? За два месяца у тебя было шесть эфиров на «Восьмом», а радио и Интернет нам в этом сильно помогли. Выстроить новый имидж за такой короткий срок — это задача.
— Спасибо тебе, Вадим, большое, человеческое — я почти кланяюсь — действительно, как я мог забыть. Я Вербицкому это в отчет напишу? «За два месяца моей группе удалось выстроить мой собственный имидж. Точка». Вы не информационное поле создаете, а информационный шум, чувствуете разницу? Потому что у нас нет событий, вокруг которых можно строить систему. Мы даже с новостями не умеем работать. Например. Ты Женя новости на «Эхо» слушаешь?
— Да, конечно.
— А ты вообще понимаешь, как на них аудитория реагирует? Они ей вообще интересны?
— Я думаю, да...
— А я думаю, нет. Ты скажи, на хуя мне нужно знать, сколько человек одновременно спрыгнули с парашюта ми с небоскреба в Куалу-Лумпур?
— Ну, Антон, — усмехается Женя, — это же вода. Мы не можем строить новостные блоки только из наших собственных новостей.
— Ух, бля! А ты, видимо, давно радио занимаешься?
— Ну, в общем, да.
— А что такое «ядовитый сэндвич», ты знаешь? Нет? Это когда весь позитив и вся вода типа Куалы-Лумпур и прав женщин в Саудовской Аравии остаются в середине новостного сюжета, а про то, что «45% населения не доверяют Путину», а «экономический кризис приближается», ставятся в начало и конец блока, потому что слушатели запоминают только то, что говорится и показывается в начале и конце. Слышал про такую хуйню? Или тебя этому не учили?
— Я предлагаю сменить тему, — пытается погасить эмоции Вадим, — Антон, действительно, мы отработали слабо, но, согласись, в отсутствии реальных поводов «дело Горчаковой» было реализовано хорошо.
— Вадим, я согласен, то, что ты предложил изобразить драку Горчаковой со строителями как нападение на нее, это великолепно. Удивительно, как ты ее уговорил согласиться на эту подставу.
— А у нее выбора особо не было, она почти пропала со сцены, вот я ей и предложил триумфально вернуться, — смеется Вадим.
— А она действительно со строителями подралась? — спрашивает Женя.
— А я думал типично — после банкета в подъезде наебнулась, — ржет Паша.
— Она поехала смотреть, как таджики ей ремонт в новой квартире делают. Устроила им скандал, верещала, как обычно. Но таджики же политически безграмотные. Они же слов «диссидент» и «правозащитник» не знают, у них в таджикском языке таких слов нету. Вот кто-то из них не сдержался и переебал ей. Она позвонила Вербицкому, чтобы он охрану прислал, а Вадим с Антоном были у него в тот момент. Дальше Вадим поехал, уговорил ее, я закрутил все в Интернете, и понеслось, — рассказывает Генка.
— На самом деле, почти три недели тему держали, спасибо Гене, в основном. Радио и телевизору было из чего материалы делать.
— Да, согласен, отработали повод шикарно, но этого мало, ребят. Я серьезно начинаю пугаться, что нам дальше делать. Мы не можем постоянно из воздуха поводы генерить.
— А что дальше с ней, она не собирается на «Свободе», например, выступить? Тема-то умерла почти, а, Вадим? — спрашивает Женя.
— Да черт ее знает, она дурная баба. Она по ходу правда поверила, что является теперь «главной мишенью системы». — Вадим изображает выстрел из ружья и довольно улыбается.
— У нас, кстати, проблема с этой Горчаковой, — заметил я.
— Какая? — морщится Гена.
— Она уже трижды была у Вербицкого, жалуется на то, что мы ее игнорируем, не встречаемся, не отвечаем на ее звонки. Говорит, что согласилась на эту аферу только ради «общего дела», а теперь, когда ее трагедия грозит превратиться в фарс, мы непременно должны поддержать ее образ мученицы.
— Вот она, наша глубоко ранимая «старая гвардия», — Паша хлопает себя руками по ляжкам и встает, — только, значит, ради общего дела. А за бабками, получается, ее тень приходила? Про бабки она случай но не вспомнила?
— Деньги — вещь, не интересующая настоящего аристократа духа, ты же понимаешь. В общем, Горчакова сказала, что мы ее использовали, а теперь выбросили, как «старый диван». Реально, прямо так она и сказала.
— Как шкаф, тогда уж. Она скорее на него похожа, корова старая, — говорит Вадим. — А зачем вообще Вербицкий с ней встречается?
— Ей симпатизирует кто-то из Богов. Она грозится на следующей неделе поехать в Лондон и рассказать, что мы вместо построения фронта национального сопротивления просто бюджеты воруем. В общем, Вербицкий требует подогреть тему.
— Интересно, каким образом? — спрашивает Женя. — Мы ее тему в медийке больше еще одной недели не продержим. Мученица, бля, нашлась. Она думает, что она Жанна д'Арк или кто? Так Жанна дралась с англичанами, а Маринка — с таджиками-гастарбайтерами. Есть разница?
— Тупик какой-то, — мрачно замечает Гена, — чем больше мы ее тему мусолим, тем больше вызываем смеха. Вы видели, как чуваки из «комитета» обстебали сегодня нас?
— Нет, а где? — все оживляются.
— Сегодня с утра они запустили сайт zubov.net. Там фотография Горчаковой, история нападения на нее с главным акцентом на то, что ей выбили два зуба. Ниже призыв ко всей демократической общественности за сылать по одному рублю на то, чтобы Горчакова смогла вставить себе новые зубы.
— Вот суки, — смеюсь я.
— Да, с юмором у них хорошо, — улыбается Вадим.
— А главное, это слоган: «По ком стучат зубы Марины Горчаковой? Они стучат по тебе!» Сегодня уже половина лайв джорнала охвачена флеш-мобом «зуб за руб». Они там коммьюнити создали, где каждый желающий может нарисовать Марину с новыми зубами. И понеслось — рисуют вампиров, саблезубых тигров и всякую такую хуй ню.
— Креативно. Сегодня у нее истерика начнется, а завтра Вербицкий нам устроит тут флеш-моб, — подмечает Женя, — чем мы будем ее тему оживлять? Если она хочет славы мученицы, пусть пойдет и под «Камаз» бросится. Мы ее вытягивать больше не можем.

В комнате становится тихо. Слышно только, как Генка скрипит ручкой, что-то подрисовывая в газете. И тут мне приходит в голову идея:
— Зачем же под «Камаз»-то? Она нам живая еще понадобится. Хочет, чтобы не фарс, а реальная мученица? Без проблем. Давайте ее еще раз отпиздим.
— Информационно? — одновременно спрашивают все.
— Неа. На самом деле. Реально, возьмем и отпиздим.
— Антон, Антон, не загоняйся, есть же пределы. Она живой человек, — говорит Женя.
— Но мы же не до смерти... — осторожно начинает Вадим.
— ...и в Лондон не поедет, — замечает Паша.
— ...и в фотографии обрабатывать не придется, — отрывается от рисунка Гена.
— А главное, тему оживим. Ты же спрашивал, чем тему оживить, правда, Женя? — интересуется Вадим.
— Да, но... вообще-то, — мямлит Женя, потом обводит всех взглядом и соглашается, — вообще-то это идея.
— Вот и чудно, — резюмирую я, — Вадим, сегодня перед моей встречей с Сашей задержись, хорошо? Так, с этим решили. Что у нас дальше? Телевизор? Позавчера я был на брифинге журналистов западных телеканалов. Попенял им на то, что в последнее время мало внимания уделяют альтернативной информационной картине из России. Но понимания в их глазах не нашел. Не знаешь почему, Вадим?
— Антон, они последнее время совершенно обленились. Я несколько раз предлагал разным телеканалам сделать ток-шоу по поводу России, пытался обратиться к опыту времен холодной войны, когда радиостанции специально вещали для населения СССР, но все как-то вяло. Если честно, я не знаю, почему. Такое чувство, что их убедили, что третий срок неизбежен, и время тратить попусту не стоит.
— А я тебе расскажу, почему. Я поговорил с Джефом из CNN по поводу их бездействия, и он мне сказал, что не может снимать программы ни о чем. Я пытался ему сказать, что весь этот штиль в СМИ искусственный, что все заглушили и освещение любого события проходит через сито ребят из Администрации. И вы знаете, он посмотрел на меня так, по-ленински, с прищуром, и сказал: «Не бывает так, чтобы ничего не происходило, Энтони. События происходят. Их нужно только замечать. Иногда кажется, что это ерунда, но если приглядеться, то можно получить сенсацию». Вы понимаете, что он имел в виду?
— Неужели мы такие слепые? — хмыкает Гена.
— Нет, дорогой мой, просто мы не там смотрим. Он говорил о том же, о чем говорю и я. Медиа не может питаться пустотой. Нам нужно генерировать контент. Нам нужен креатив, коллеги. Нам нужны большие события. Похоже на то, что сами они не произойдут. Придется нам самим стать ньюсмейкерами. И тут все словно по команде превращаются в копии роденовского мыслителя. Кто-то подпирает рукой подбородок, кто-то морщит лоб, кто-то сосредоточенно курит. Кажется, еще чуть-чуть, и кто-нибудь вскочит с места с криком «Эврика». Но ничего не происходит. Все просто бубнят:
— Интересно, как?
— Мы пытаемся...
— Уцепиться бы за что...
— Может быть, переставить акценты с одних ресурсов на другие?

И так далее. Мне очевидно, что дальнейшие посиделки бесперспективны в плане рождения идей. Так же очевидно, что все наши манипуляции в виде прогонов тонн ненужной информации через различные ресурсы абсолютно безрезультатны и ничего, кроме шума, не дают. И сдается мне, что дальше кровати двигать бесполезно. Нужно девочек менять... Ну, мальчиков, то есть...
— ОК. Давайте финализируем. Все, чем мы занимались, за редким исключением, было полной лажей. Я вижу себе ситуацию так: либо за месяц мы что-то придумываем, либо нас шлют на хуй. Второе пока более вероятно. Перейдем ко дню завтрашнему. Вадим, что у нас с митингом, посвященным НТВ?
— Люди готовы, выступающие почти все подтвердили. Народу приведем по максимуму, человек тысячу. Все западные телеканалы, восемьдесят человек аккредитованых журналистов.
— Гена?
— Молодежь поеду перед митингом смотреть лично. Интернет-ресурсы заряжены.
— Жень, ты с прямой трансляцией на «Эхо» технику решил?
— Да, будут работать две бригады, в плане техники все еще утром проверили, еще раз все прогоним завтра.
— Пресса, соответственно, готова, как сказал Вадим. Думаю, по факту даже больше будет, — подытожил Паша.
— Хорошо. Завтра ко мне в одиннадцать пришлите на планерку всех выпускающих директоров, глав отделов и ведущих журналистов по всем направлениям. Хочу поговорить с людьми лично. У нас сбор в пять часов, за sчас до митинга. Всем удачи.

После того как собрание закончилось, в переговорную зашел Саша, мой партнер по «Че Медиа».
— Привет, Саш, у нас тут одна проблемка нарисовалась. Нужно силовое решение.
— А в чем дело-то?
— Вадик, расскажи, что мы имеем?
— Да есть одна старая пизда, которая ищет славы и приключений. Если вкратце, то нужна пара молодых от морозков, которые ей эти самые приключения и обеспечат. Ну, там помять бока в подъезде, но не сильно. Чтобы следы были, а переломов не было, понимаешь?
— Я смотрю, у вас тут в политике приемы образца 1993 года. Я думал, это все в прошлом.
— Не, Сань, это просто люди из прошлого. Не хотят принимать современные методы, понимаешь? Сможешь решить?
— Говно вопрос. А когда?
— Скажем, послезавтра.
— Попробую.
— Вот и хорошо.
— Я тебе позвоню потом, — кивнул Саше Вадим, — если больше ничего нет, то я поеду, да? Антон, я еще хотел бы обсудить банкет и развлекательную программу после митинга. Ты смотрел сценарий, который я написал в соответствии с твоим планом мероприятия?
— Да, я глянул мельком. Мы же смету не превысили?
— Нет, конечно.
— Вот и здорово. А с самим мероприятием я тебе доверяю, у тебя же большой опыт. В твоем плане упомянут промоутер один, это кто?
— Олег Шурыгин. Он организовывает мероприятия для сильных мира сего, у него хороший послужной список. Большая часть завтрашних гостей его клиенты.
— Наш человек? Тогда тем более. Езжай, я тебе позвоню вечером по поводу завтрашнего.
— А чего у вас тут за бычки-то? — спросил меня Саша, когда Вадим ушел.
— Да так, одна дура хочет быть жертвой режима. А режим про ее существование и помнить перестал. Мы ей тут устроили псевдонападение, так ей мало все. Ну и... — я махнул рукой.
— Антох, как же хорошо, что я с тобой в твой новый проект не перешел. Может, свалишь? Чего-то не нравится мне все это. У нас вроде в «Че» проекты кое-какие наклевываются по корпоративному пиару.
— Да ладно, все будет нормально. Не переживай. С чем приехал-то?
— Нам через полчаса надо встретиться с Никитосом. Он не сильно доволен.
— Никитос? У меня дел еще много сегодня. Может, ты один?
— Нет, дорогой мой, мы вдвоем его запутали, получили бабки, а теперь ты мне предлагаешь одному с ним разбираться?
— А чем он не доволен-то? Ты же мне показывал мероприятия по заводу, прессу, Интернет?
— Ну, значит недоволен. Поехали, тут недалеко, на месте расскажу. Мы уже почти опаздываем.

Приехав в «Павильон», мы заняли стол у крайнего слева окна, и пока Сашка кому-то названивал, я смотрел на Патриарший пруд и думал о том, как отвратительно разворачиваются события. С одной стороны, вроде бы вся моя группа создавала определенное движение информации. Мне удалось выгнать большую половину старой команды, набрать молодых ребят, заставить департаменты координироваться между собой. Но, в итоге, вся наша деятельность рождала только Большой Шум. Тогда как, изначально, все ожидали больших проектов. Все последние месяцы я жил со странным ощущением наблюдателя пьесы. Я видел движения героев, слышал их монологи, знал, к какому финалу они идут. Единственное, что я не понимал, как они все это исполняют. Я понимал направления движения медиа, но не чувствовал, как ею управлять. Кажется, что я стоял на пороге, но, в конечном счете, оказывалось так, будто я прочел учебник, но ни черта в нем не понял. Дважды два — это четыре, но вот только как это получается? Понимаете? Я нет. Странная пьеса выходила...
— ...пьесы.
— Что?
— Антон, я говорю, что попали мы по ходу пьесы. Чую я, что Никитос едет требовать бабки назад...
— Почему такое мнение? — задаю я этот нелепый вопрос, пытаясь переключиться с одной своей проблемы на другую.

Никитос сказал, что хочет поговорить о «целесообразности инвестиций».
— О, как! — вырывается у меня. — Нормальный оборот. С каждой встречей у Никитоса появляются все более отточенные формулировки, тебе не кажется? Может, он работает над словарным запасом с преподавателем?
— Может, и работает. Вот только с нами он, кажется, работать не собирается. Когда Никитос изъясняется такими фразами, жди проблем.
— Ну ладно, погоди, погоди. Он еще нам ничего не сказал.

В этот момент я вижу, как в зал входит сам Никитос, вращая головой по залу в поисках нас.
— Здорово, Никита.
— Привет, брат. Хорошо выглядишь, — машем мы ему,
— Похудел! В спортзал ходишь?
— С вашей работой похудеешь без спортзала.
— Да ладно! При чем тут наша работа?
— Вот как раз хочу об этом и поговорить.
— А что, есть проблемы какие-то? — картинно раз вожу я руками, обращаясь к Саше. — А почему мы не знаем?
— А чо, по-твоему их нет? — говорит Никитос.
— Нам кажется, что все по плану идет, — так же косит под идиота Саша.
— Вот я и хочу поговорить за ваши планы. Время идет, мы бабки палим, а результатов пока ни хуя нет.
— Может, поесть закажем сначала? — спрашиваю я.
— Жрать неохота. Я только кофе буду, так что давайте сразу о деле.
— Ты лучше скажи, чего злой такой? — улыбается Сашка.
— Я не злой, я нормальный. Времени просто мало.
— Ну, как скажешь.
— А скажу я так... — вероятно, Никита хотел выдержать театральную паузу, которой его кто-то научил, но получилось так, что вместо проникновенного взора, оценивающего нашу реакцию, глаза Никитоса отразили весь мучительный подбор слов, с помощью которых он хотел «сказать так», — ...а скажу я так. Мы с партнерами провели консультации на тему нашего с вами сотрудничества, и решили, что затраты, которые мы на вас затратили, неадекватны времени, которое вы на нас затратили, и результатам, которые мы с вами пока не получили, несмотря на то, что затраты уже...
— Затратили... — осторожно предположил я.
— Да. Затраты-то уже затра... тьфу, блядь. Антон, можно не перебивать, когда я говорю, а? — заорал Никитос, бешено вращая глазами.
— Что ты, что ты, Никита, я не перебиваю. Я просто, как бы, стараюсь поймать твою мысль, — успокаиваю я Никиту.
— Да, мы же хотим быть на одной волне. Мы же партнеры, — вторит мне Сашка.
— Вот и не перебивайте, партнеры, бля. Короче так. Мы с пацанами тут перетерли и решили — палюбэ выходит, что вы нас кидаете. Мы вам бабки отдали — так? Схему вашу приняли — так? — Никитос начинает демонстративно загибать пальцы. — Братву на завод прислали — так?
— Так, все так, Никита, и...
— А то, что по ходу вырисовывается босый хуй. Вы уже два месяца ебете нам мозги, показываете какие-то статейки в Интернете и газетах, а толку нет. Когда созданная нами, по вашей схеме, компания «Прометей» подъехала, директор ихний сначала вроде кипешнулся акции скидывать, а потом, видать, «Зевс» с ним разрамсил, и он опять в отказке. Вчера троих из нашей братвы, которая братву изображала, менты взяли.
— Постой, постой. Непонятно, кого братва твоя изображала?
— Братву.
— Какую братву она изображала, если она и есть братва? — Саша начинает путаться в дебрях речевых оборотов Никитоса.
— Бля, Сань, ты че, тормозуху по утрам вместо кофе пьешь? Проснись, нах. По вашей схеме все. Вы сказали, что должны появиться типа беспредельщики, которые вгоняют в ахуй «напильников» на заводе и самого директора. Вот наши ребята, которые этим занимались, и замусорились.
— А...
— Хуй на. Щас есть маза, что «зевсовцы» под «Прометей» начнут копать, чо да как. И спалят, что это немэрская, а наша структура. Кстати, мы за этот ебаный «Прометей» кучу бабок отдали, чтобы откупить название у одного коммерса.
— А что, другой фирмы нельзя было открыть? — спрашивает Саша.
— Так вы, бля, талдычили про «Прометей», чо нет? Вот мы по схеме и идем.
— Так мы же фигурально...
— Нет, Саша, все правильно Никита говорит. Правильно, что «Прометей» купили, — толкаю я его под столом ногой.
— Мы-то все правильно, да вот вы-то чо-то не чешетесь. А щас я реально хочу послушать, почему результатов нет и что вы сделали за все это время, — Никита откинулся на спинку кресла и насупился.
— Ок, Саша, давай начнем с документов? — предлагаю я.
— За это время мы провели следующую работу: во-первых, в прессе и Интернет-СМИ проведена мощная кампания по дискредитации банка «Зевс». Основной мотив статей — в банке назревает экономический кризис, вызванный проблемами с государственными структурами, которые начали проверку банка на предмет не легальных финансовых операций. Данные материалы прочитали более трехсот тысяч человек (вот отчет о покрытии аудитории), среди которых достаточно много вкладчиков и бизнес-партнеров банка. Проведенные нами фокус-группы с представителями различных социальных слоев населения доказывают, что за последний месяц доверие к банку неуклонно падает. В частности, аудитории предлагалось оценить десять банков, надежных, с их точки зрения, для размещения вкладов. В итоге оказалось, что «Зевс» занял в этом списке десятое место. В начале нашего проекта индекс доверия был большим — «Зевс» входила в тройку самых надежных банков, по мнению участников фокус-групп. Вот отчеты о фокус-группах в начале проекта и результаты двухнедельной давности. — Саша протягивает пачку с цветным графиками и диаграммами Никите, тот механически пролистывает их и смотрит на Сашу, как бы спрашивая «и чо дальше?»
— В качестве полевой кампании мы проделали большую работу с работниками завода, которые являются держателями акций. Нами была в достаточно короткие сроки реализована задача построения негативного имиджа директора завода и его связей с бандитской крышей в лице партнеров «кавказцев» из «Зевса», которые готовятся скупить народные акции.

Саша прерывается и смотрит на Никиту, который продолжает листать отчеты, не поднимая головы.
— С другой стороны, после появления ваших людей, исполняющих роли конкурирующей криминальной группировки, нами была распространена информация о том, что коллектив завода может стать жертвой банальных бандитских разборок. В районных газетах появился цикл статей о криминальном переделе государственной собственности и готовящемся в мэрии Москвы проекте по защите стратегических оборонных предприятий. Таким образом, была подготовлена почва для появления на сцене компании «Прометей», а директор завода и его партнеры из «Зевса» были окончательно криминализи рованы в глазах заводчан. Среди людей появились под готовленные нами агитаторы, распространяющие информацию о «бандитском беспределе» в местах досуга работников завода и их семей — парке, барах и школах. В целом, за два месяца нами была проделана часть работы, описанная в первоначальном плане. Я считаю, что достигнутые нами результаты доказывают оптимистичный исход дела.
— Для кого? — Никитос, наконец, оторвался от бумаг и бросил их на стол. — Для кого оптимистичный? Для «Зевса», что ли? Кстати, «зевсовцы», по ходу, купили ваших газетчиков, а агитаторов вычислили. В последние две недели в газете вышло несколько статей, раскрывающих нашу схему и представляющих директора и его крышу белыми и пушистыми, шо твои зайцы. Кстати, агитатора одного напильники отпиздили, а весь завод обклеен листовками, типа «работай со своими, не слушай провокаторов».
— Да, тут есть определенные трудности, — кивнул Саша, — но мы их решаем... постепенно...
— Решалки, бля. Это чо? Все?
— Почему же, — вступил я, — мы договорились с несколькими модераторами, людьми из кругов бизнеса, тусовки и чиновников, которые распространяют информацию о скором отзыве лицензий у «Зевса», таким образом, часть партнеров «Зевса» в скором времени начнет сомневаться в надежности банка. Через две недели, максимум месяц, мы ожидаем ухода из «Зевса» нескольких серьезных корпораций.
— Каких?
— Никита, я пока не могу их назвать, сам понимаешь. Это серьезные люди. В этой части, могу тебя заверить, мы продвинулись очень далеко. Так что твои опасения я считаю безосновательными. Все будет хорошо, уверяю тебя, — я улыбаюсь и смотрю на Никитоса взглядом, полным любви.
— Хорошо будет, говоришь? Дай-ка я тебе расскажу за одну тему, Антон. Два года назад любовница одного из наших пацанов, Толяном его звать, захотела стать светской дамой. Ну там, чтобы своей быть в тусовке, типа иметь вес и все дела. И хуй бы с ней, если бы она цацки новые попросила или тачку там, так нет же. Развела она его на деньги, чтобы делать гламурный, бля, журнал. Ну он чего, дал ей, конечно. Наняла она пару умников из этой тусовки и стали они делать журнал. Название придумали «Эпикур», офис в центре сняли, людей набрали, все чичи-гага, секретарша с сиськами сидит, все при бабках и при деле. Тусовки стали модные делать, с на званием «балы эпикурейцев». Пацаны ее нарисовали нашему Толе бизнес-план, доходы, хуё-моё. Короче, процесс пошел.

— Интересно, — прокомментировал я.

— Типа того. Короче, проходит полгода, год, еще полгода, пацан наш тока бабки палит, а дохода ни хуя нет. Ну, тут кто-то присоветовал ему нанять спеца, чтобы он работу тех двух чижиков проверил. Он так и сделал. Вызывает свою телку и ее двух менеджеров с отчетом. Они приехали все на понтах — в ушах серьги, на шеях шарфики, под мышкой папки, чистые петухи. Понеслось: графики-шмафики, отчеты всякие, покрытие рынка, имидж журнала, будущее повышение оборота, разработка крупных рекламодателей. В общем, все красиво, базара нет. Только и денег тоже. Я как раз на той сходке с ними сидел. Послушали мы их и начали проверять ихнюю бухгалтерию. И как повскрывались там косяки. По итогу вышло, что все это время они просто бабки на себя проебывали, а телка эта велась на их базары, про красивый бизнес. Короче, закрыли тот журнал. Чуваков этих с тех пор никто не видел, а телке своей Толян пиздюлей на вешал и запретил впредь вести базары за бизнес. Вот как было. Врубаетесь?

Не врубиться в такую очевидную параллель мог бы только конченый идиот. В целом, со слов Никиты мы получались полными козлами.
— Это что же у тебя, Никита, получается, — спрашиваю я, — выходит дело, что мы, как те два чувака из журнала, тебя просто на бабки разводим, так?
— Не, Антон, выходит еще хуже. То, как вы выглядите, это хуй бы с ним. Другое дело, что я выгляжу, как та телка. Это чего получается, я телка, что ли? Меня чо, можно ебать, по-вашему? Так я выгляжу перед пацанами или нет?

Признаться, меня всегда поражало умение криминальных персонажей производить в ходе конкретного базара весьма неожиданные для собеседника сравнения, которые били под дых больнее приклада и позволяли сделать из услышанного кристально четкие выводы.
— Никитос, мне кажется, ты загнул сильно, — тихо говорит Саша, — мы имеем на этом этапе некоторые трудности, но при этом мы остаемся перед тобой честными партнерами. Мы решаем проблемы, понимаешь? Мы не пытаемся соскочить там, или что.
— У меня не соскочишь, бля. И как вы их решаете? На бумаге? Короче, ситуация такая. Поскольку вы люди мне знакомые, и я вас привел в наш проект, решение будет такое. Дело вы не сделали. Подписали нас на сотку, и все. По всем понятиям, вы нас развели, а за это отвечают. Но, поскольку я Сашу знаю, обойдемся без санкций. Вы возвращаете сотку, а все, что вы истратили, это ваши дела. А то получается, что...

Никитос бубнил про «честность», «деловые отношения», «репутацию», «кидалово» и еще что-то. Я пил виски, смотрел телевизор, висящий на стене напротив, и думал о том, что после всей, пусть и безрезультатной, но работы, отдавать деньги обратно мне не хочется. За какие-то десять минут то ли доза алкоголя, то ли безвыходность ситуации открыла во мне второе дыхание. Я вдруг почувствовал, что меня несет. Вероятно, такое ощущение испытывают прижатые к стене аферисты. Я не был аферистом, но был медийщиком. А проиграть свое поле вчерашнему «бригадиру» медийщик не может. Точнее, не должен. Особенно когда речь идет о сотке грин. Особенно когда они уже потрачены. Я поставил стакан на стол и заговорил:
— Послушай, Никита. Все, что ты сейчас сказал, правильно. С твоей точки зрения. А с позиции своего опыта, я могу тебе сказать, что ты не прав. Ты просто неверно оцениваешь ситуацию. И дело не в сотке. Если мы сейчас все свернем, то просто откажемся от выигрыша на полпути. Ты же видишь ситуацию со своей стороны, а я вижу ее в целом.
— И как же, интересно, ты ее видишь?
— А так. Давай договоримся, если я тебе сейчас расскажу, что будет дальше, то ты даешь нам еще месяц. Если не хочешь слушать, то получишь свои бабки обратно и все. Согласен?
— И чо? Ты мне опять впарить хочешь?
— Нет, Никита, я хочу, чтобы ты проанализировал события и совместил это с тем, что я тебе расскажу. Согласись, глупо же соскакивать на полпути?
— Ну... за спрос денег не берут. Говори. Только короче.
— Короче так. Ты сказал, что «Зевс» купил наших газетчиков, вычислил агитаторов и поймал ваших братков. Так?
— Ну.
— Агитаторы попались, потому что лохи, так? Но пацаны твои, они же не фраера, значит, их как-то хитровзяли, правильно?
— Ну... типо того. Они тертые ваще-то ребята.
— Правильно. Значит была какая-то сложная комбинация. Так? А если прибавить к этому то, что «зевсовцы» купили газетчиков, то выходит, что мы им серьезно в печень дали. Значит, они оценили, что комбинация может вскипешить напильников и директора, и они акции потеряют, правильно?
— Ага. Но фишку-то они просекли и решают проблему, А у нас мазы нет. Наши методы все проехали мимо денег.
— Вот! Правильно, Никита. Они тоже так думают. А что дальше-то будет, они не знают и думают, что это конец комбинации, а это-то только начало.
— А чо дальше-то?
— А то. Вот представь, Никитос, что ты снова контролируешь авторынок и узнал, что чуваки, у которых с тобой доля в предприятии коммерсанта, прознали, что в такое-то время этот коммерсант привезет себе в офис миллион баксов. И решил они его грохнуть. А тебе ничего не сказать. Вот ты чего бы сделал?
— Гы. Ясно чего. Приехал бы с братвой и накрыл их на хуй, вместе с коммерсом. Взял бы лимон, да еще потом по братве слух пустил, что это они общего коммерса грохнули.
— Правильно. Вот и прикинь. Едешь ты со своей братвой в офис этого коммерса, чтобы взять лимон. Подъезжаешь уже, а тебе тут звонят и говорят, что на рынке, который ты контролируешь, начался пожар и под эту тему какие-то «залетные» увозят наиболее дорогие тачки, грохают твой офис и на самом деле жгут рынок. Ты бы чего сделал?
— Как чего. Бросил бы все на хуй и вернулся на рынок. Там же бабла больше, понимать надо.
— Вот. Вот, Никитос, и они так думают. И так же, как и ты, будут спасать наиболее значимый бизнес, забыв про завод. А прикинь, приезжаешь ты на рынок и оказывается, что горит пара дешевых тачек, в окно офиса чисто бросили «коктейль Молотова», никаких залетных нет, все ровно и есть только небольшой кипеж. Ты приехал рынок спасать, а мулик проебал. Как тебе такой расклад?
— Так это... это же чистая подстава. Я бы вычислил ту суку, что мне звонила, и...
— И что? Мулик-то всяко проебал? Суку еще вычислить надо, а мулика уже нет. Так?
— Бля. Не понял, и где тут суть?
— А суть в том, что через неделю на банковских форумах Интернета начнется кипеж типа «сотрудников «Зевса» о том, что им зарплату задерживают и что филиалы закрываются. Потом выйдет статья в «Коммерсанте», уважаемом, между прочим, издании, где будет написано, что у «Зевса» не хватает денег расплатиться с вкладчиками, у банкоматов очереди. И все это связано с тем, что у банка скоро, по информации из компетентных источников, отзовут лицензию. Затем на улицы выйдут толпы людей, осаждать банкоматы «Зевса», все это покажут по телевизору... Понятно, да?
— А где ты эти толпы возьмешь?
— А это уже моя проблема. Я митинги собираю потысяче человек. А в твоем случае мне нужно человек триста максимум. Остальное телевизор и Интернет с газетами увеличат в размерах. Как думаешь, при таком пожаре, до завода им будет?
— Бля... чистый развод. Ахуеть, — Никита зовет официанта и просит водку. Повисает пауза.
— Ну, как, брат, нравится тебе такая схема? Месяц для нее — это долго или как? Тем более, что для тебя ситуация со всех сторон ровная.

Приносят водку. Никита махает сто грамм, перегибается через весь стол ко мне и спрашивает:
— А ты отвечаешь, что все так и будет?
— Без базара, — четко говорю я.
— Значит так. Месяц тебе даю, не вопрос. Если через месяц по-твоему не выходит, вы возвращаете сотку и даете мне еще сотку за моральные издержки, согласен?
— Без базара, — снова говорю я.
— Я тебе или Сашке через час максимум позвоню. Мне с пацанами увидеться нужно. Я согласен. Думаю, они тоже не будут против. Но, если все будет не так, вам пиздец, ребята, врубаетесь?
— Врубаемся, — отвечаю я за обоих.
— Тогда лады. Все. Я поехал. Позвоню через час. После того как Никитос уходит, мы сидим с Сашкой и молчим, тупо смотря в свои тарелки. Наконец, Сашка не выдерживает:
— Послушай, а ты не мог раньше мне об этом рассказать?
— О чем?
— Ну, о том, что ты Никитосу сейчас говорил. Я всю встречу сидел, как на еже. Если бы я знал, что у тебя есть готовый вариант, я бы так не нервничал.
— А... ты об этом. Так в том-то и дело, Сашка, что нету меня никакой схемы.
— Бля... То есть ты все придумал на ходу?
— Ага...
— А зачем ты его парил-то, если схемы нет?
— Так ведь и сотки уже тоже нет, вот в чем дело-то... вот в чем дело-то...
— И что нам теперь делать?
— Попытаться воплотить эту схему. Она не так уж и плоха, правда? Кстати, у тебя есть кто-нибудь в «Коммерсанте»?